Сегодня вниманию наших читателей мы представляем интервью с кандидатом химических наук, профессором Парамоновым Федором Павловичем, который в этом году празднует свой 80-летний юбилей.

Р.Т.: Была ли у вас какая-то предыстория, как вы выбрали эту профессию? Чтобы в неё прийти, нужны же особые качества. Человек должен обладать трудолюбием, терпением, целеустремлённостью, осторожностью, в конце концов, это же опасная профессия. 

Ф.П.: Вот ты перечислила вот эти качества, теперь перечислите, пожалуйста, те специальности, где это не надо, именно с техническим уклоном. Никакой особой предыстории не было. Будем говорить откровенно, от химии я особого восторга не испытывал и с детства был увлечён физикой. Я закончил «физмат», физическое отделение теоретической физики. Поэтому в дипломе у меня в дипломе написано, что я физик. 

Сегодня я могу откровенно сказать, что я физхимик, и достаточно неплохой, но, чтобы всю свою работу посвящать сугубо химическим лабораторным опытам, с переливанием реагентов из пробирок в колбы, ну, в общем, это не по моей части.

Р.Т.: Вам всегда была близка физическая химия, но, изучая Вашу биографию, я узнала, что Вы осваивали и другие направления. 

Ф.П.: Я занимался, например, разработкой фосфорных удобрений под руководством Абикена Бектуровича Бектурова, которого я почитаю как колоссального ученого. Он помог воплотить проект по получению удобрений из фосфоритов Каратау. По тем временам эта тематика было высокоактуальной, да и сегодня не утратила своей прикладной значимости. 

В моих исследованиях первым приоритетом стоит анализ, построенный на рентгеновской флюоресценции. Конечно же, у этого метода есть своя специфика, но в моем случае такое своеобразие становится преимуществом. Так, если в лабораторию отдается какой-то материал на исследование, обратно вы его уже не получите, потому что его будут поджигать и растворять в реагентах. Используя мой рентгено-флуоресцентный метод, можно сохранить исходный материал. Это особенно актуально, когда исследуемого вещества у вас совсем небольшой объем. 

Р.Т.: У вас был рентгено-спектральный анализ сложного образца, так называемый метод теоретического стандарта, в последствии выросший до метода фундаментальных параметров, который был признан мировым научным сообществом. Получается Вы стали родоначальником этого метода?

Ф.П.: Когда я прибыл в институт ядерной физики, мне сразу же был задан вопрос, кто я и что заканчивал? Я сказал, что физхимик-теоретик. Ответом мне было: «О! Теоретик? Нам нужны теоретики. Пойдешь в рентгеновскую лабораторию». Уже в лаборатории я познакомился с Игорем Шугаром, который мне предложил изучать новый на тот момент метод рентгено-флуоресцентного анализа. В мою задачу входило найти способ, как можно с составом связать концентрацию. В итоге мы провели большое количество испытаний, и метод стал работать. Нам же оставалось хорошо и доступно его сформулировать и найти ему прикладное применение.

В 1961 году я опубликовал уже сформулированное видение своей работы на Всесоюзном совещании. Опубликовал и, по сути, забыл, потому что и работы было много, и жизнь не стояла на месте.

В 1966 году я совершенно неожиданным образом нашел решение фундаментальной проблемы разработанного нами метода. Самое удивительное, что решение это пришло ко мне, когда я в переполненном автобусе в сорокаградусную Алма-Атинскую жару ехал на тренировку. 

Оставалось лишь провести математическое доказательство этой модели, ну, а в математике я всегда был силен. Взяв за основу простейшую систему, я подтвердил теоретические расчёты на практике. 

Тут встал вопрос о том, как опубликовать мою уже доведенную до ума работу, тем более, что в те времена пустить статью в печатное издание было непросто. Помощь пришла совершенно с неожиданной стороны, и Лариса Колчигина, с которой мы много раз брали первые призы на турнирах по волейболу в Ленинграде и Прибалтике, меня очень выручила. Она как раз тогда была редактором «Вестника», да статья у меня укладывалась в объем двух страниц. 

Р.Т.: Вашу статью могли прочесть ученые со всего Союза?

Ф.П.: Ну, ясное дело. Журнал был академическим и расходился солидным тиражом по всем академиям и библиотекам СССР. И в этот раз я статью опубликовал и в повседневной работе как-то о ней запамятовал.

Через десять лет, в 1976 году, я получил письмо из Иркутска от Валерия Афонина, где он сообщал мне, что мой метод уже успешно апробирован и получил признание в научных кругах. А выяснил он именно, что я был автором этого метода, когда анализировал метод фундаментальных параметров. Подняв источники, он с немалым удивлением узнал, что я был автором этого метода. Он стал настаивать, чтобы я бросил здесь свою научную работу и ехал защищаться в Иркутск на докторскую. И была у меня самая настоящая дилемма: я день и ночь проводил здесь в лаборатории, полностью сфокусировавшись на аморфизации, и работу эту уже процентов на пятьдесят подтвердил в Уфе, уже думал там защищаться. А тут, как снег на голову, всплыло мое давнее изобретение, и зовут в Иркутск.

В общем, было мне не до этого, и уже в начале «нулевых» мои коллеги из других вузов искренне негодовали, почему я не запатентовал свое изобретение и до сих пор не защитил на его основе докторскую диссертацию. Но тогда, как вы сами помните, было очень неспокойное время и ценность научных званий была сильно дискредитирована. Я не хотел быть таким дискредитированным доктором, предпочитая оставаться пусть и кандидатом, но выстоявшим защиту ВАКа.  

Уже позже, мои коллеги по своим каналам опубликовали в западном научном издании немаловажное примечание, что «Метод фундаментальных параметров впервые был разработан и предложен Парамоновым Федором Павловичем». 

Р.Т.: Вы упоминали, что Вы  увлекались довольно профессионально спортом.

Ф.П.: Я, как и все к все студенты тех лет, активно занимался спортом. Наша команда по волейболу была очень мощной и мы даже прошли в высшую лигу, я уже играл за Алматинское «Динамо». В команде был далеко не «последней скрипкой» и при отрыве в 90 сантиметров вылетал над сеткой по плечи. Рука у меня была длинная, кисть мягкая, и я виртуозно уходил от ударов и блоков, поэтому мы голы «заколачивали», как из пушки. Поэтому в команде при Академии наук мы были первые по Союзу. Ведь москвичи и ленинградцы нас всерьез не приняли, а мы им нос утерли. 

К чему я все это говорю, это чтобы вы понимали, что мне приходилось совмещать волейбол и науку, что давалось очень непросто. И как раз, когда уже подходил срок готовиться к защите кандидатской, наш «Дед», как мы его называли, Абикен Бектурович, поставил мне жесткий ультиматум: «Либо ты у меня спортсмен, либо ученый».

Р.Т.: Вы в ходе нашей беседы не раз с большим уважением вспоминали Абикена Бектуровича, называя его «отцом казахстанской химии». А что дала вам работа под его началом?

Ф.П.: Вы знаете, у Абикена Бектуровича была среди прочих одна очень ценная для научного наставника черта – он никогда своих подопечных не принуждал к работе. Все было проще: в его присутствии невозможно было как-то схитрить, что-то перемудрить или как-то подтасовать данные экспериментов. Просто, находясь с ним в одной комнате, ты четко понимал, что этот человек – настоящий светоч научной мысли Казахстана, поэтому работа под его руководством самым эффективным образом дисциплинировала и давала максимальный выход.

В разные годы мне выпало несколько испытаний, пройдя которые, я заслужил доверие Абикена Бектуровича. А он гигант. Он в 1934 стал деканом  химфака только организованного Казахского университета, и ему нужны были эти кадры. И он стал эти кадры отовсюду привлекать. Ну, у него было чутье на таланты. Он вытащил Сокольского из Москвы, Козловского из Одессы, Усановича из Ташкента – собрал их всех, дал им кафедры, дал свободу научного творчества, и они расцвели. 

Р.Т.: Как получилось что вы в Павлодар приехали?

Ф.П.: Было очень плохо с жильем в Алма-Ате. Мы жили впятером в двух комнатах. И я встретил своего однокурсника Гену Кораблева, и он предложил мне переехать, сказав, что его бывший научный руководитель – ректор Павлодарского индустриального института. Предложил встретиться, поговорить с ним. 

Мы пообщались, и он с удовольствием принял меня. И сразу в течение двух-трех месяцев я получил квартиру. Когда я приехал, Евгений Ефимович  направил меня в Экибастуз на вступительные экзамены в институт.  Сказал «Поезжай, понаблюдай за этим делом. Потому что зачастую деканы этих общетехнических вузов чувствуют себя «корольками». Ты их попридави хорошенько». Так оно и оказалось на самом деле. Пришлось меры принять. Сделать набор из знающих и желающих учиться.  

На вторую неделю вечером раздается звонок. Евгений Ефимович говорит: «Срочно приезжай». Я говорю: «Хорошо, утром». Он говорит: «Нет, сейчас».  Я прихожу к  декану, объясняю, что вот такой звонок. Он отвечает, что, мол, не беспокойтесь. Я поразился. Ко мне подогнали тепловоз. И тепловоз порожняком из Экибастуза в Павлодар. Я тогда убедился, какие они «корольки» эти деканы. 

Приезжаю сюда, он говорит мне: «Квартира освободилась, иди посмотри». Я пришел, посмотрел, прихожая великолепная, все за 104 квадрата где-то. Я прихожу к нему, спрашиваю: «Чем я буду заполнять?», «А это не твоя забота», – отвечает он. Так я получил эту квартиру, и она меня привязала практически на всю оставшуюся жизнь. Куда бы меня не приглашали, таких условий никогда бы не было. 

Р.Т.: А как вы взаимодействовали с секретным на тот момент химическим предприятием?

Ф.П.: Ну, я же старый «динамовец». Я прошел по КГБшной проверке. У нас были проекты довольно простые. Они возили сырье из Баскунчака из-под Сталинграда (Волгограда). Нашей задачей было найти такое сырье здесь. Здесь озер было соленых много. У них было уже одно из озер замечено – Маралдинское. Тогда его еще не разрабатывали, запрещали. Это было одно из последних озер, богатое поваренной солью, и оно держалось на случай нехватки соли в Зауралье Советского Союза. Когда мы начали его готовить к эксплуатации, обнаружилось, что там есть магний и есть бром. И мы разработали технологии, которые вытягивали и бром и магний из этого сырья. Причем оказалось, что мы вытягиваем товарное количество. То есть выгодная вещь. 

Р.Т.: Так пошел у вас довольно солидный заработок

Ф.П.: Конечно. 

Р.Т.:  И вы работали вплоть до закрытия завода

Ф.П.: Нет, потом у нас интересы немного разошлись. Мы готовили методику абсорбенты под сточные воды. Хорошая методика. Мы нашли материал «Метелон-Т», который делали «Ивановцы». Он очень хорошо адсорбировал ртуть. Электролиз же был на ртутном катоде.  То есть очень много ртути уходило в стоки. Вот мы научились его извлекать из стоков. А потом все пошло наизнанку, и мы пошли работать с «Павлодарэнерго», решали их проблемы с выбросами. 

Р.Т.: А как вы относитесь к отходам Алюминиевого завода? Вы ведь знаете, каких колоссальных затрат требует обслуживание этих золоотвалов? 

В отношении утилизации отходов Алюминиевого завода? Проблема большая. Такая же проблема около Экибастуза. Отходы от вскрышных работ тоже разносятся по всему Экибастузу. Там ведь и почва выветривается и ее эрозия происходит. Проблема эта из локальной уже давно стала глобальной. Самым эффективным решением для их утилизации я вижу внедрение их в цикл производства строительных материалов. Если же говорить о шламовых отвалах Алюминиевого завода, то шлам – фактически готовое сырье. Там же и железные руды, и железа полным-полно

Р.Т.: Мой папа говорил, что там уникальный химический состав?

Ф.П.: Совершенно верно, там есть еще одна интересная составляющая, там есть микрокремнезем, который имеет совершенно уникальные вяжущие свойства, что и дает существенную экономию цемента. То есть твой отец был прав, и так можно было получить не менее прочный бетон, при этом исключив из себестоимости самый дорогой его компонент – цемент. 

Р.Т.:  А правда, что бетон с годами только крепче делается, особенно, если контактирует с водой?  

Ф.П.: Да, все верно. Я вам больше скажу, бетон, полученный по такой технологии, можно использовать для развертывания целой сети дорог. У нас ведь в чем основная проблема? Асфальто-бетонное покрытие дороги делают с нарушением технологии: щебень кладут просто на грунт, а в качестве вяжущего используют битум. Но асфальто-бетонное покрытие недаром имеет в своем названии слово «бетон», потому что по технологии асфальт кладется на бетонное основание, что и продлевает срок службы дорог не то что на месяца, а на годы и даже десятилетия. 

Послесловие

Всякий раз заканчивая разговор с собеседником после интервью, я по-разному ощущаю себя. Люди все разные, как и то, в каком настроении тот или иной исследователь беседовал со мной. Однако в этот раз, попрощавшись с Федором Павловичем, я шла в редакцию с той удивительной легкостью, которой нам так недостает в повседневной жизни. Уже позже, осмысливая нашу беседу, я в какой-то мере осознала, что такую легкость человек либо имеет от рождения, либо вырабатывает упорным трудом души и ума. В Федоре Павловиче обе эти составляющие удивительным образом соединились. 

По неопытности я сначала посчитала то, как просто прошел наш разговор своей заслугой, но потом осеклась, ведь Федор Павлович, будучи выдающимся ученым, продолжателем наследия такой глыбы научной мысли, как Абикен Бектуров, ни разу за всю нашу беседу ни выказал мне своего превосходства в чем либо. Даже не заметила, как все научные регалии Федора Павловича уступили его глубочайшей человечности и невероятной внимательности. 

Что греха таить, до таких колоссов науки, как Федор Павлович, мне как до Луны на самокате, но всякий раз я глубоко благодарна судьбе, что мне было позволено прикоснуться к живым легендам. 

Недаром говорится, что язык – это образ мышления человека, и в этом отношении Федор Павлович на редкость яркий рассказчик. За добрым чаем, которым он меня так гостеприимно потчевал, я побывала в солнечной Алма-Ате 60-х годов, и в который раз убедилась, что никакие высокие технологии и электронные погремушки у нас в карманах не заменят тех основополагающих академических знаний, носителем которых по праву являются такие люди, как Федор Павлович.

Долгих лет Вам, Федор Павлович и новых крученых подач.